Семён Бычков: «Для меня важна музыка, которая не является игрой звуков»

За последние несколько месяцев Семён Бычков продирижировал симфоническим оркестром Франкфуртского радио, амстердамским Королевским оркестром Консертгебау и Чешским филармоническим оркестром. 

С последним маэстро дал концерт open air в интерьерах чешского замка Сихров, в восьмидесяти километрах от Праги. 

Музыкальный обозреватель Виктор Александров поговорил с Семёном Бычковым о предстоящих планах Чешского филармонического оркестра, рецепте победы над карантином, проекте «Чайковский» и многом другом. 

— Это правда! Той самой невероятной любовью, которая никогда не умирает.

— Это была первая опера, которую я дирижировал. Представьте себе, возможность продирижировать двадцать спектаклей в одном сезоне! Для меня, тогда девятнадцатилетнего юноши, это стало большой честью и наградой за любовь к музыке Чайковского, которая жила во мне еще задолго до этого.

— До Нью-Йорка я никогда не дирижировал это произведение. Оно таит в себе немало загадок и откровений. Каким стал Чайковский в конце своей жизни? Мы чувствуем эволюцию его творчества. Она ощутима в музыке «Щелкунчика», в Шестой (Патетической) симфонии и особенно в «Иоланте». «Иоланта» — 

сказочная опера. Детские сказки страшно интересны взрослым, потому что они затрагивают те самые вопросы, на которые мы тщетно пытаемся находить всевозможные правильные ответы. 

— Я один из тех счастливых людей, которым судьба преподнесла бесценный подарок — 

дружбу с таким великим человеком. Он открыл мне дорогу к музыке. Илья Александрович дал много важных уроков не только мне, но и другим людям, и даже не своим ученикам. В то время были и другие профессора Ленинградской консерватории, как, например, Николай Рабинович и Арвид Янсонс. Находиться на уроках в классе других профессоров, у которых мы не учились, было совершенно естественным явлением. Одновременно в классе Ильи Александровича присутствовали не только его ученики, но и другие студенты, которые вообще не имели никакого отношения к дирижированию: композиторы, пианисты, скрипачи, вокалисты, музыковеды. То, что происходило на его занятиях, также как и в аудиториях Николая Рабиновича и Арвида Янсонса, было вдохновением для всех! Появлялись не только ответы на вопросы, но, что особенно важно, — море самих вопросов! О них следовало думать, их нужно было разбирать, находить какие-то решения, предлагать их. Таким образом, происходила дискуссия. Илья Александрович умел предложить нужные вопросы. Умением формулировать эти вопросы я обязан людям, которые открыли мне дорогу в жизни: Илье Мусину и Андрею Курнагину. Он был моим педагогом по фортепиано в Хоровом училище Капеллы имени Глинки. 

— Я много раз его слышал. А познакомились мы с ним позднее, уже за границей. Когда я руководил Парижским симфоническим оркестром (Orchestre de Paris), Курт Игнатьевич каждый год приезжал к нам в качестве приглашенного дирижера. В тот момент, когда я оказывался в Париже, он дирижировал оркестром. Мне очень хотелось присутствовать на его репетициях и общаться с ним. Встречи с такими людьми духовно обогащают! Наше восприятие музыки радикально меняется. Музыка останется той же самой, а мы нет. Это всегда доказывал своим творчеством Курт Зандерлинг. То же самое Евгений Мравинский. Он был идеалом для всех нас. В те годы Евгений Александрович дирижировал один раз в месяц. Это была одна программа, которую ЗКР АСО Ленинградской филармонии играл дважды. Он постоянно возвращался к определенным сочинениям, среди которых была Пятая симфония Чайковского. В течение каждого сезона Мравинский дважды ее дирижировал, всегда с предшествующими репетициями. Поражают честность и стремление постоянно добиваться какого-то идеального результата, который постоянно находится в твоей голове. Евгений Мравинский занимался этим всю свою жизнь.

— Агогика и артикуляция не должны меняться от одного оркестра к другому. Ведь тот диалог, который ты ведешь с оркестром, всегда должен быть доступен ему. Все зависит от того, как ты сам расскажешь историю данного сочинения. Звучание в чем-то изменится под влиянием того, как оркестр будет разговаривать на этом языке. Звук может стать теплым или прозрачным, а иногда и вовсе металлическим, если это необходимо. Национальные традиции заметно отличаются. Французские музыканты не играют с той же окраской звука как, например, немцы. Русские играют вообще иначе, чем американцы, если мы говорим о фундаментальном звучании оркестра. Но это должно быть всегда убедительно и соответствовать концепции дирижера. Для меня важна музыка, которая не является игрой звуков. Она не может быть оторвана от нашего существования.

— Вспоминаю один из трогательных моментов, когда музыканты оркестра сами попросили меня возглавить коллектив. Они провели голосование между собой, и оно дало стопроцентный, единогласный результат. После концерта, в котором мы исполняли «Франческу да Римини» Чайковского, несколько музыкантов пришли в знаменитую дирижерскую гостиную Рудольфинума. Концертмейстер обратился ко мне со словами: «Мы единодушно хотим, чтобы вы стали нашим новым главным дирижером и нашим батюшкой». То, что они меня попросили стать их «батюшкой», сыграло важную роль в моем решении немедленно согласиться. Люди, которые работают вместе и часто проводят больше времени, чем со своими собственными семьями, рады быть друг с другом. Они ценят своего руководителя. Такой момент важен для каждого музыканта оркестра. 

— Было бы неправильно, если бы мои коллеги чувствовали себя обязанными дирижировать одну только чешскую музыку. То же самое касается и меня. Чехи с невероятным пиететом относятся к своему музыкальному наследию: Дворжак, Сметана, Яначек, Мартину, Кабелач и много других композиторов, включая наших современников. Музыкальное наследие чешской нации ничуть не уступает по своим масштабам немецкому и русскому. 

— Каждый из этих дирижеров в свое время возглавлял Чешский филармонический оркестр, как и мой предшественник Иржи Белоглавек. Когда вы имеете великую композиторскую традицию, она требует великой традиции исполнительства. Это необходимо для самой музыки!

— В Чехии, как и везде, живут композиторы, которые творят точно так же, как и во времена Дворжака и Сметаны. Когда я возглавил Чешский филармонический оркестр, то попросил коллег постепенно довести эту идею до сознания нашей публики. А как это можно сделать? Попросить живущих авторов сочинять для нас. В результате девять чешских композиторов и еще пять иностранцев получили от нас заказы. Сейчас они сидят дома и усердно сочиняют. В их числе: Детлев Гланерт, Брайс Десснер, Томас Лархер и Тьерри Эскеш. Последний из них француз, феноменальный органист и очень интересный композитор. Я не смогу продирижировать все премьеры чешских сочинений, но точно могу сказать, что одно из них — Концерт для виолончели с оркестром Петра Вайзара — включу в свои программы. Все произведения, которые были заказаны чешским композиторам, подверглись обсуждению не только со мной, но и с музыкантами оркестра. Обоюдное согласие было необходимым условием. 

— Сезон обещает быть очень интересным, особенно в плане репертуара, который охватывает практически все музыкальные эпохи. Я продирижирую мировые премьеры Пражской симфонии Детлева Гланерта, Симфонической фантазии американского композитора Брайса Десснера и Фортепианного концерта уже упоминаемого выше Томаса Лархера (солист — Кирилл Герштейн). При планировании любого концертного сезона мы всегда пытаемся найти определенный баланс и гармонию в программах, которые предлагаем нашей публике. Несколько месяцев я планировал на три сезона вперед. 

А сейчас я смотрю на проект и изучаю его, как в первый раз! В предлагаемом сезоне не видно ни одной программы, которую я лично хотел бы пропустить. Не говоря о концертах, которые буду дирижировать сам, иначе бы просто не включил данные произведения в программы. Но я смотрю и на другие из них, с участием наших гостей. И нет ни одной случайной. Это тот самый баланс, которого мы стремимся достичь вместе с нашими коллегами из службы маркетинга Чешского филармонического оркестра. 

— Гармония зависит от того, какой мы хотим представлять нашу жизнь дальше. Каждый из нас должен находить свое счастье сначала в себе. И только потом оно распространится на всех окружающих. Это относится к классической музыке и к другим сферам искусства. 

В моменты кризиса общества, особенно в период пандемии, мы как никогда нуждаемся в музыке. Невозможно ее отделить от самой жизни. Люди находят в ней надежду и успокоение, исцеление и вдохновение больше, чем когда живут в полном достатке. Сколько времени будет еще продолжаться такая ситуация, никто представить себе пока не может. Ясно одно — мир изменился.