Пётр Андершевский: «Отстранение усиливает мое общение со слушателем»

Имя известного польского пианиста Петра Андершевского хорошо известно российскому слушателю. Он регулярно выступает с концертами в Москве и Санкт-Петербурге. Пётр Андершевский — признанный мастер оригинальных интерпретаций музыки И. С. Баха, Л. Бетховена, Ф. Шопена, австро-немецких романтиков и композиторов XX века.

Афишу декабрьского фортепианного марафона «Лики современного пианизма» украсило единственное выступление Петра Андершевского на сцене Концертного зала Мариинского театра. В его исполнении прозвучали избранные прелюдии и фуги из II тома «Хорошо темперированного клавира» Иоганна Себастьяна Баха и 33 вариации на тему вальса Антона Диабелли, соч. 120 Людвига ван Бетховена.

— Пётр, исчерпаны ли сегодня исполнительские возможности фортепиано?
— Я не часто слушаю других пианистов и не слежу тщательно за тем, что происходит в музыкальном мире. Но в последнее время я замечаю меньше художественной индивидуальности в фортепианной интерпретации, и это настораживает.

— Как вы оцениваете качество исполнения на концерте?
— Это интересный вопрос, особенно если речь идет о восприятии собственной игры и ее оценки аудиторией. Все-таки есть большой разрыв между этими двумя полюсами. Порой мне кажется, что я сыграл плохо. А потом, когда я получаю «отдачу» от аудитории, возникает восприятие совершенно противоположное. Чем больше я чувствую себя отстраненным от того, что делаю за роялем, тем точнее могу передать те эмоции, которые заложены автором в произведении. Отстранение усиливает мое общение со слушателем во время концертов.

— Пётр, пресса не зря вас называет алхимиком звука. Что вы стараетесь находить в нем?
— Иногда люди говорят мне: «Да, мы знаем, что вы хотите сказать своей игрой». Но на самом деле я сам не знаю, чего хочу в определенный момент исполнения. Знаю только, чего не хочу. Я стараюсь вообще не думать о суетных заботах, больше всего люблю погружаться в тишину. Свою игру иногда я уподобляю депрессии, которую пытаюсь преодолеть посредством культивирования звука — его тембра и нюансов. Но это не всегда удается.

— Жизнь артиста — одно большое путешествие. Как остаться самим собой и не затеряться в этом океане музыки?
— Иногда мне кажется, что я сам теряюсь в этом океане музыки. Эта внутренняя борьба идет постоянно, хотя я и не стараюсь изолировать себя от окружающего мира. Когда я чувствую, что теряю контроль над собой, мне делается плохо на душе. Я борюсь с этим, чтобы не потерять себя.

— Сегодня мир настолько открыт ко всему новому. В какой стране вы чувствуете себя комфортнее?
— Вы удивитесь конкретному ответу: в Португалии. Я даже стал португальцем несколько месяцев назад (смеется). Эта та страна, куда я возвращаюсь регулярно. Португалия очень изменилась за последние годы. В этой стране вы никогда не услышите новостей (а это хороший знак!), устаешь ведь все время от повседневности и быта. Мне нравится выступать с концертами в Швейцарии. В Россию я люблю тоже возвращаться, очень люблю русскую публику, она такая отзывчивая и теплая.

— Французская исполнительская школа повлияла на вашу манеру игры?
— Я высоко ценю французскую фортепианную школу. Долгое время находился под большим влиянием культуры этой страны: обожаю французские литературу и живопись. Однако я не считаю себя пианистом, вышедшим из французской школы.

— Музыку современных композиторов стараетесь включать в программы своих концертов?
— Очень мало. Я хочу заказать современное произведение. Разговаривал об этом с несколькими композиторами, но пока безрезультатно. Надеюсь скоро заполнить эту нишу в своем репертуаре, исполню что-то из тех сочинений, которые созданы сегодня.

— Какую роль в вашей жизни сыграл Святослав Рихтер?
— Я узнал бетховенские «33 вариации на тему вальса Диабелли» благодаря амстердамскому концерту Святослава Рихтера. Это действительно необычное и загадочное произведение. Думаю, оно будет сопровождать меня на протяжении всей моей жизни. Еще юношей я услышал его в интерпретации Рихтера. Я следил за игрой пианиста по нотам и действительно просто влюбился в это гениальное произведение. Я ни в коей мере не подражаю Рихтеру в исполнении Вариаций. Но если бы я не услышал Рихтера, то, наверное, не стал бы пианистом. Я встретил его лично позже. И кстати, Большой зал Московской консерватории ассоциируется у меня прежде всего со Святославом Рихтером.

— Не так давно вы попробовали себя в режиссерском амплуа. Как родилась идея фильма «Мое имя — Варшава»?
— У меня сложились очень теплые взаимоотношения с моей родной страной. Я очень люблю Варшаву, очарован красотой этого города, его великой историей. У меня было несколько свободных месяцев после концертов, и я захотел снять фильм о своем любимом городе, выразить свое собственное ощущение. При этом у меня никогда не возникало каких-либо амбиций стать режиссером.

— Как вы относитесь к публике, которая приходит на ваши концерты?
— Именно публика, а не зал с его акустикой, делает мою концертную жизнь интересной и насыщенной. Без коммуникации между исполнителем и публикой успеха не достичь. Я очень чувствую взаимную реакцию публики в зале, ее восприятие моего исполнения. И для меня подобный ответ слушателя очень важен и необходим на концерте.