Николай Буров: «Современный мир характеризует новый тип культуры»

Тезис из монографии Николая Витальевича Бурова «Педагогика культурно-образовательной среды» (2013) стал заголовком этого интервью. 

— Мы сейчас всё время говорим о глобализации, причем глобальной становится не только экономика — глобальными становятся наука и культура. Ушло время классовых битв, мечтаний о всеобщем благоденствии, все разбежались по национальным и классовым «квартирам». Сейчас, я думаю, пришла пора переосмыслить роль культуры в процессе перехода от общества индустриального и уже постиндустриального к новому, где главным становится не фундаментальная теория, а прежде всего человек. И вот здесь идет яростная борьба между «консервативными» и совершенно новыми тенденциями. Тот период, который был ознаменован поклонением профессиональной культуре и снисходительным отношением к культуре любительской, когда государство играло чрезмерно большую роль в создании культурного пространства, — тот период уходит, а мы несколько, на мой взгляд, запутались в ценностях, которые для себя определяем. Сегодня художником, хотя бы через фотографию, может представить себя любой, практически каждый человек. И если раньше Карл Булла или кто-то из его современников для создания высокохудожественного фото должен был для одной экспозиции готовиться полдня, а то и целый день, и для этого требовались колоссальные усилия и большие финансовые вложения, то сегодня всё это может создать любой школьник с помощью своего смартфона… Сегодня грань между профессиональным и любительским творчеством бывает порой очень тонка… 

— Я не отрицаю того, что практически во всём должно быть художественное обоснование и фундаментальные знания. Нельзя заниматься даже самой ультрасовременной музыкой, не зная нотной грамоты, сольфеджио, музыкальной литературы… И так в каждом из искусств. Но вот — почти полтора века назад начался слом. Раньше всех, наверное, «взорвалась» даже не музыка, а изобразительное искусство, там пошли искания самые первые, мощные. То, что лет пятьдесят-сто назад объявляли «позором», называли деградацией, сегодня кажется милым баловством, а в дальнейшем из этого «баловства» иногда вырастало что-то серьезное и значимое. В то же самое время, когда произошел этот сильнейший слом, возникли замечательные учебные «очаги». Много ли 

в мире стран, имеющих Литературный институт? Много ли стран, которые бы пытались профессионально готовить людей, связанных с созданием кино? А сколько 

у нас появилось театров и театральных учебных заведений! Взрыв и хаос породили качественно новый виток развития. 

Но вот что касается скорости изменений в нашей жизни — недавно я услышал, может быть, и не самую оригинальную мысль, но она достаточно точно определяет современность: наши родители приходили и уходили из одного и того же мира, может быть, с небольшими изменениями, а мы пришли в один мир, но живем уже в мире совершенно другом. 

— Скорость развития — технологическая, да и любая другая — опирается на культуру. Так или иначе, в понятие «искусственный интеллект» закладывается еще и понятие «культура». Мне даже страшно представить искусственный разум, не обремененный культурными, а значит, и этическими и моральными нормами. Всё стремительно развивается — кто-то пытается ругать новые веяния, новых людей, новые поколения; кто-то, наоборот, хвалит их, иногда незаслуженно. Я уверен, что всегда новое поколение превосходит старое, но при этом необходимо сохранять некое «моралите», чтобы совсем не «утонуть» в постоянно меняющемся и пополняющемся потоке информации — важен поиск себя, поиск истины, поиск своего места в этом пространстве и ощущение времени. 

Есть же какие-то фундаментальные вещи. Я никак не могу принять вольности последних лет, например, гендерное безразличие — 

это совершенно неправильно, потому что лучше женщины никто ничего не придумал, а придумал ее Господь Бог, и здесь надо с ним всё-таки согласиться и хотя бы в этом не спорить. Нет большей радости, чем ребенок, нет большей радости, чем солнце, чем весна после длинной и тяжелой зимы, и, наверное, есть радость и в осени, и в предчувствии зимы… Я бы не хотел, чтобы когда-нибудь из культурных процессов исчезла та классическая первооснова, из которой «проросло» современное искусство. Мне импонирует, что мы не бросаем и бережем то, что было у нас в России до получения европейской «прививки» петровских времен. Но ведь Пётр развернул страну «лицом» к Европе, и мы оказались талантливыми в переимчивости, поскольку, не ощущая опоры в виде «культурной толщи» предыдущих столетий и имея достаточно туманную перспективу на век ХХ, создали свой XIX век, который ни одна страна не смогла повторить. Петровские реформы, в том числе и в культуре, были потрясением, но только на сильнейших встрясках и противоречиях может быть основано развитие и движение. 

— Я убежден, что между традиционным и новаторским должен быть баланс… И те незыблемые классические основы, про которые мы говорили, как раз они и помогают развиваться и находить что-то свое.

Я традиционалист и в какой-то степени консерватор. К новациям я отношусь очень осторожно — готов принимать разумные и интересные в этом отношении вещи, но я не «нырну», не выставив руки вперед, в «мутную воду». Мне не придет в голову, например, взять и разукрасить свежеотреставрированный фасад. Его можно раскрасить с помощью новых технологий света и цвета, как это делается часто сейчас на праздниках различного масштаба. И тот восторг, который мы чувствуем, — музыкальный, световой, фантазийный — он, скорее, предостерегающего толка, потому что когда с фасада уходит вся эта художественная «ломота» и мы видим его таким, каким он был прежде, почему-то облегченно вздыхаем… 

Ключевое свойство культуры, которое, я уверен, она сохранит и в дальнейшем, — единство при всем своем многообразии и способность проникать абсолютно во все сферы деятельности человека. Я считаю, что нужно, необходимо постоянно исследовать тот феномен, который называется «культура», потому что он меняется вместе с человеком стремительнейшим образом. Каждый новый год сегодня дает какое-то развитие формам и способам осуществления явлений искусства, культура всё больше раскрывается перед человеком, даже неподготовленным. И культура — понятие гораздо более широкое, нежели сумма отраслей искусства. Есть культура кухни, культура еды, культура сна, культура костюма, культура поведения, общения — это всё вне понятия «культура» воспитать невозможно. Без опоры на традиционные ценности культуры очень трудно обрести в том числе и свободу самовыражения. Вообще, свобода — это самое главное, 

к чему следует стремиться. Но! Каковы в этой свободе твои внутренние «границы», что твоя внутренняя культура запретит тебе и что позволит? Если продолжать размышлять в этом ключе, то можно прийти к Декалогу, к тем самым библейским десяти заповедям — а это ведь и есть, я уверен, культурный код современного человечества. 

— Невозможно, я считаю, развивать отдельно культуру и педагогику — это тесно сплетенные и взаимопроникающие понятия. И культура, и педагогика имеют один адресат своей деятельности — это человек, его душа, его интеллект, его знания, его эмоции. Если хочешь быть большим хорошим педагогом, тебя твой ученик должен уважать за то, что ты умеешь свои знания предложить ему 

в аналитическом виде, то есть научить его мыслить. Самый лучший учитель — тот, кто умеет добиваться такого результата. 

Сейчас, общаясь со студентами, я предлагаю поразмышлять со мной, нисколько не настаивая ни на чем. Вообще, настаивать — «делай, как я» — это одна из самых страшных болезней любого творческого вуза. Личность растет как с накопленными знаниями, так и с наработанными умениями анализировать эти знания, и затем на этой основе надо попытаться найти уже «свое». Мне в дальнейшем это очень помогало и в управленческой жизни. 

— Я стремился взглянуть на эти процессы предметно — каким образом я как музейный управленец могу вносить свой вклад в развитие, в становление или укрепление личности человека, который приходит ко мне как посетитель? Как работать с детьми, как работать с людьми, которым досталась тяжкая доля поражения физических возможностей? Что мы можем предложить посетителям — детектив, легенду? Как жить и работать музею? Или просто взять и превратить музей в склад великих раритетов, про которые все всё должны знать?

Я сторонник того, чтобы двигаться в музейной работе в сторону предельной театрализации, чтобы музей был и современен, и интересен — это общая тенденция музейного движения. Там, где смело занялись театрализацией этого процесса, где включили в музейное пространство не только музейную тишину и шепот, но и музыку, там, где появились абсолютно новые для музея выразительные средства, которые не заменяют, а именно дополняют тот «золотой гвоздь», на который уже вешается картина, — там музейное дело находится в очень хорошем состоянии. 

Театрализация музейного пространства состоит в процессе вовлечения посетителя — не зевающего созерцателя, но активного соучастника. Театры пошли таким же путем, во многих из них появились музеи. Когда в пространстве музея театра — Александринского или Большого драматического — происходит какое-то очень аккуратное, нежное мини-действо, то это очень усиливает общий эффект от экспозиции. Что касается музыки в театре, мне повезло — я начинал работать в то время, когда в каждом театре был свой оркестр — всё было «живое». И когда кто-то в будущем вспомнит эту, на его взгляд, архаику, то наверняка скажет: «Господи, это же бесценно!»

— Дело в том, что тяготение к разговору, к искусству вести диалог с аудиторией у меня давно. Мне, наверное, не было еще тридцати, когда, зная, что у меня первая половина дня будет свободной, я брал путевку в обществе «Знание». Зачастую это была не совсем лекция, а некое размышление на тему «Пушкин и театр» или, скажем, «Рождение русского профессионального театра». В такие темы хорошо вплетается поэтическая текстура… Я встречался с учениками профессионально-технических училищ — это было трудно, это тяжелая аудитория. Но именно опыт такого нелегкого общения принес мне бесценные навыки управления аудиторией. Потом я несколько раз находил подтверждение этому — в том числе в ходе предвыборных кампаний, когда я приходил как доверенное лицо и мог в ходе недолгого общения «погасить» даже тысячный зал, причем это удавалось делать без злобы и насилия, исключительно с любовью. Какое-то время назад я регулярно стал читать лекции для студентов и, поскольку на занятия приходили одновременно несколько «потоков», то можно считать, что это были публичные лекции. Очень люблю общаться с детьми, несколько лет подряд вел детский абонемент в Большом зале филармонии. Вообще, я с удовольствием разговариваю с людьми по одной простой причине — я их люблю.