Николай Буров: «Музыка — наш спасательный круг»

— Я очень ценю слова, сказанные однажды Юрием Хатуевичем Темиркановым: «Музыку можно не понимать, музыку надо чувствовать». Культура — уникальный инструмент взаимодействия людей, узнавания людей и сохранения при этом особенностей своей индивидуальности. И музыка всегда меня восхищала тем, что она всеязычна — у нее нет барьера, как, например, в театральном ремесле. 

Мы вместе с музыкой умнеем, это эмоциональная среда нашего существования, которая еще и очень серьезно меняет наш «пульт управления» — наш мозг. Это действительно так. Потому что звуки — это те физические колебания, которые доставляют нам радость, боль, наслаждение… Я оцениваю музыкальное произведение, отталкиваясь все-таки от эмоционального восприятия. Это звучит немного по-дилетантски, но я бы и не хотел оценивать музыкальное искусство с профессиональных позиций. 

— Да, мне позвонил Андрей Павлович и спросил, не мог бы я найти время и встретиться с ним в Союзе композиторов. Это был семьдесят восьмой год — в то время уже были и «Человек-амфибия», и «Я шагаю по Москве», и «Берегись автомобиля», был балет «Сотворение мира» и была опера «Пётр Первый». И Петрову было сорок восемь лет. А мне двадцать пять. И я сказал, что, конечно, приду. Он предложил мне принять участие в проекте «Пушкин». Петрову хотелось сделать синтетический балет — 

в то время он очень увлекался новыми формами, после «Сотворения мира» особенно. И началось знакомство с Кировским театром. Я с громадным удовольствием всегда буду вспоминать постановочную «бригаду» этого балета. Спасибо Александру Сергеевичу Пушкину за то, что он меня ввел в компанию таких людей! Владимир Василёв и Наталия Касаткина, Иосиф Сумбаташвили, Ирина Колпакова, Наталья Большакова и Вадим Гуляев… И конечно же, особое место в этой звездной команде занимает Юрий Темирканов. Я могу публично признаваться в любви к этому человеку.

— Да, «Пушкин» был балетом опережающего характера — синтез танца, пения и слова тогда только становился актуальным. И вот в году, наверное, восьмидесятом я познакомился с Юрием Симакиным, к сожалению, не так давно покинувшим нас. Его пригласили написать музыку для драматического спектакля «А существует ли любовь?..» Эдварда Радзинского, а уже упомянутые мной молодые балетные артисты Наталья Большакова и Вадим Гуляев, придя на этот спектакль, попросили композитора чуть-чуть добавить материала для одноактного балета «Барьер», который они потом станцевали. Я вспоминаю эту постановку с удовольствием.

Достойные совместные проекты связаны также с композиторскими именами Якова Дубравина, Виктора Плешака, Владиславы Малаховской, Сергея Екимова… В последние годы мы потеряли очень многих замечательных авторов, достаточно вспомнить Валерия Гаврилина, Андрея Петрова, Бориса Тищенко… Уходят великие исполнители — все это естественные жизненные процессы, и нам, слушателям, очень важно, пока мы еще испытываем эстетический голод и находим радость утоления этого голода в концертном зале, — нам важно, чтобы связь профессиональных музыкальных поколений не прерывалась… Я счастлив, что, несмотря на уважаемый возраст, в нашем городе активно творит Сергей Михайлович Слонимский. Если я выхожу на сцену и вижу его в зале — а он не любит сидеть где-то посередине и уходит всегда куда-то на краешек, — я сразу начинаю улыбаться, потому что мне хочется тут же сказать: вот, современный классик сидит в зале, и это замечательно!.. 

— Уместно вспомнить режиссера этого концерта — Виктора Крамера, обеспечившего слияние «параллельных миров» музыки, поэтического слова и живописи из коллекции Русского музея. Я рад, что услышал замечательного скрипача Сергея Догадина и, конечно же, великолепный ансамбль во главе с Юрием Башметом, о котором можно бесконечно говорить в самых восторженных тонах. «Площадь Искусств» — особое неповторимое событие в музыкальной жизни нашего города!

— Когда сегодня смотришь на афишу и оцениваешь премьерный ряд — понимаешь, что и в балете, и в опере идут опыты над уже существующим, сложившимся, тем, что мы всегда называли классическим видом музыки. Отдельно сейчас можно оценивать те процессы, которые происходят в жанре мюзикла. На мой взгляд, мюзикл — это современная, «продвинутая» оперетта, имеющая твердую литературную основу, то есть либретто пишется на уровне хорошей драматической пьесы, и все это художественно осваивается в музыкальном пространстве. Там есть новые имена, постоянные интересные находки… я понимаю, что этот жанр откликается на спрос или, вернее, на запрос публики. Опера, балет, оратория… я считаю, что ни один из этих жанров нисколько не устарел, они ждут новых творцов, которые привнесут в них вполне современные черточки и способы осуществления. Есть та музыка, которую мы не устанем слушать никогда — я в этом уверен. 

Еще я бы хотел, чтобы на концертную сцену чаще выходили самые молодые, но уже во многом сложившиеся музыканты — как они мне нравятся! Есть, например, очень высокого толка исполнительская школа, организованная в Доме музыки усилиями Сергея Ролдугина, в которой совершенствуются не просто стремящиеся стать профессионалами юные инструменталисты, но уже состоявшиеся молодые музыканты. И эта помощь — встать «на крыло», взлететь и почувствовать свои силы — велика и прекрасна. 

— Мне очень мила та просветительская деятельность, которой занимается, например, Большой зал филармонии, ежегодно создающий очень интересные серии абонементов, в том числе детских. Александр Канторов и оркестр «Классика» собирают на своих концертах аншлаговые залы. Александр Яковлевич легко вступает в диалог с залом и любит это делать, особенно в детской аудитории. 

Мне нравится дружить с воспитанниками и руководством Нахимовского, Суворовского училищ, других высших военных заведений. Командиры иногда вначале заставляют курсантов чуть ли не силком посещать культурные мероприятия, а потом это становится для них очень востребованным и желанным — музей, театр, концертный зал, общение с деятелями культуры… 

Если, например, спросить Юрия Темирканова — что для него было важным периодом его жизни и работы, — он наверняка вспомнит БДТ, где студентом консерватории иногда по вечерам играл в оркестре. Тогда нестарый еще Товстоногов «ломал» и «лепил» новый театр, а для Юрия Хатуевича в музыке очень важна драматургия, он каждый раз делает из произведения историю, и не просто историю — роман. Конечно же, есть авторы, любимые им более остальных. И относясь, например, к каким-то композиторам и произведениям более горячо или более прохладно, эти великие люди таким образом формируют и наш вкус. Это и есть просветительство высшего порядка. 

— В музыке, как и в любых других видах искусства в свое время происходила некая социальная «ломка». Мы относительно недавно почти с восторгом восприняли уход «надзирателя» — цензора, обретение полной вольницы. Но вместе с уходом цензора ушел и некий дисциплинирующий контроль — это касается и репертуарной политики, и работы творческих союзов, и государственного заказа. Мне кажется, что сейчас именно музыкальная культура и, в первую очередь, творчество композиторов оказались один на один со всеми сопутствующими этому трудностями. Я знаю, что заказ для композиторов, в основном молодых, «продвинутых» — существует в кинематографе и драматическом театре, чуть меньше в театре музыкальном. Хорошо бы, наши авторы почаще находили тот «карман», который называется госзаказом. Но списывать все лишь на недостатки финансирования — можно лишь отчасти. У нас очень долгое время существовало ложное и благодушное представление, что уж чего-чего, а культуры у нас предостаточно.

Говорят, человечество должно смеясь, с улыбкой, прощаться с прошлым... Но человечество должно зубами держаться за то прошлое, которое еще не полностью осознано и использовано и которое может оказаться единственным ориентиром в бушующих волнах завтрашнего дня. Музыка — наш спасательный круг. 

И мне кажется, государство должно брать на себя не только поддерживающие функции, но и обязательства крупнейшего дотационного центра. Мы были очень богаты, мы и сейчас богаты. И очень хочется, чтобы впереди не было бедности — бедности культуры. Нам человека надо совершенствовать. Дороже любой машины и изобретения остается человек, а человек дорог в том числе и вложенным в него. И как раз музыка — это одно из главных вложений, которое может сделать умное общество. 

— Первична любовь. Человеческие эмоции. Все остальное приложится. Именно человеческие эмоции дают ту непредсказуемость, которая и отличает человека от автомата. Автомат должен быть предсказуемым — если случается авария, значит случился технологический сбой. А человек всегда непредсказуем, и в этом-то и есть, наверное, главная его загадка и прелесть. 

Так получается, что мы — хотим этого или нет — живем в мире звуков. Просто музыка — это упорядоченные звуки. Или сознательно «взорванные» звуки. И музыка, в первую очередь, влияет на формирование нашего эмоционального поля. Музыка — 

одна из самых серьезных граней того сосуда, который называется «жизнь человеческая». Это одно из лучших вдохновений человечества… Это живое существо божественной природы. 

— Для того, чтобы что-то хорошо делать, надо долго, упорно трудиться. Исключения бывали всегда — но именно исключения. Ощущение, что вот, мол, «я умею все» — очень обманчиво, в любом возрасте. Вот когда я думаю о себе — а что я к своим годам умею? — я прихожу к выводу, что очень мало. Что надо учиться и учиться. А как только решишь, что все умеешь, — надо заканчивать. А я еще не закончил. (Смеётся.)