Юбилей симфонии

Так начинал композитор радиобращение к стране утром 17 сентября 1941 года. «Два часа назад, — продолжал Шостакович, — я закончил две первые части симфонического произведения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, <…> то тогда можно будет назвать его Седьмой симфонией».

Так начиналась симфония, обретшая второе имя: «Ленинградская». Само имя Шостаковича оказалось в сознании широкой аудитории навсегда тесно спаяно со «знаменитой ленинградкой» — так назвала Седьмую симфонию Анна Ахматова. Впервые порядковый номер симфонии стал именем собственным в крылатых строках из «Поэмы без героя», датированных 1942 годом. Это теперь мы вполне привычно упоминаем Седьмую рядом с другими великими именами — Девятой Бетховена, Шестой Чайковского... А тогда:

... тайной сверкая

И назвавши себя — Седьмая,

На неслыханный мчалась пир.

Притворившись нотной тетрадкой,

Знаменитая ленинградка

Возвращалась в родной эфир.

8 сентября 1941 года германские войска замкнули кольцо блокады вокруг Ленинграда. 35-летний композитор переживал в годы жестокой войны необычайный творческий подъем. В письме к своему другу, композитору Виссариону Шебалину, Шостакович писал: «Сочиняю я с адской скоростью и не могу остановиться…». Об этом говорят даты в автографе партитуры Седьмой симфонии: окончание первой части помечено 3 сентября 1941 года, второй — 17 сентября, третьей — 29 сентября. Дольше всего композитор работал над финалом, который он завершил уже находясь в эвакуации в Куйбышеве (ныне Самара) 27 декабря того же года. На титульном листе партитуры Шостакович написал: «Посвящается городу Ленинграду».

Премьеру симфонии Шостакович доверил Самуилу Самосуду, дирижировавшему в Ленинграде его операми «Нос» и «Леди Макбет Мценского уезда», и оркестру Большого театра, находившемуся в то время в эвакуации в Куйбышеве. Несколько открытых репетиций — и 5 марта 1942 года состоялась мировая премьера Седьмой, на которой присутствовали видные советские музыканты, государственные деятели, представители зарубежных посольств и дипломатических миссий, корреспонденты крупнейших европейских и американских газет (Куйбышев в тяжелейшие для страны месяцы был «запасной» столицей). Концерт, прошел с феноменальным успехом, транслировали его все радиостанции СССР. Спустя три недели 29 марта Самосуд дирижировал московской премьерой, а следом симфонию сыграли в других советских городах.

Началось победное шествие Седьмой по всему миру — тот самый «неслыханный пир», о котором писала Ахматова в вещих строках. Британской премьерой дирижировал Генри Вуд (22 июня), а в Америке первым Симфонию исполнил Артуро Тосканини. Концерт оркестра NBC 19 июля слушали по радио около 20 миллионов человек. За премьерой последовали концертные исполнения в различных городах США под управлением

Л. Стоковского, С. Кусевицкого, П. Монтэ, Д. Митропулоса, А. Родзинского,

Ю. Орманди... В течение года симфония прозвучала на американском континенте свыше 60 раз! Оценивая вклад Шостаковича в борьбу с нацизмом, Артур Родзинский писал, что «каждое успешное исполнение симфонии может стать эквивалентом минимум нескольких транспортов с вооружением». 

Спустя ровно 80 лет после мировой премьеры, 5 марта нынешнего года Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича прозвучала в том же зале бывшего Дворца культуры имени В. Куйбышева (ныне зал Самарского Академического театра оперы и балета). Символично, что юбилейное исполнение симфонии было поручено оркестру Большого театра под управлением его главного дирижера Тугана Сохиева. Так вершится преемственность поколений — музыкантов и слушателей.

 

А я вспомнил, как мальчишкой неполных семи лет по совету мудрой учительницы музыкальной школы, прививавшей нам с детских лет любовь к современной музыке, был отведен на тот памятный концерт в военном 1942 году. Помню, что вокруг в зале плакали и улыбались сквозь слезы. Плакали, когда зал содрогался от железного лязга «темы нашествия», светлели лица, когда в оркестре разгоралась борьба не на жизнь, а на смерть, когда финал симфонии пророчил победное знамя над рейхстагом. Пророчил в дни, когда гитлеровские войска рвались к Сталинграду, когда исход смертельной битвы с врагом был еще далек. Музыка вселяла надежду — это, конечно, ощутили все слушатели, а немногие мальчишки и девчонки еще и прикипели сердцами к имени композитора — Дмитрия Шостаковича! Много ли до ребенка неполных семи лет могло в симфонии дойти во всей полноте? Но запечатлелось же слышанное и виденное мною навсегда!

Между прочим, Дворец культуры, где играли Седьмую симфонию, был возведен на месте взорванного в 30-е годы Кафедрального собора — это я узнал много позже: невольно подумалось, что симфония, со времен Бетховена ставшая светской мессой, была в тот вечер своего рода службой — коллективным молебном о даровании победы.

… По возвращении в Ленинград из эвакуации незадолго до конца войны, учусь в обычной школе в рабочем районе, где мы жили — у Нарвских ворот, хожу в музыкальную школу. И вот грянул 1948 год с постановлением ЦК ВКП(б) об опере В. Мурадели «Великая дружба». Дмитрий Шостакович — «антинародный композитор»! Помню, что в музыкальной школе постановление обсуждали — по-разному, на официальном уровне и в кулуарах. Последнее, разумеется, тихо, вполголоса — время было суровое. А в общеобразовательной — тем более, казалось бы, не до сочувствия к «композиторам-формалистам». Однако даже в простой школе (тогда не было ни школ с гуманитарным уклоном, ни современных лицеев, гимназий) раздался протест, нашлось несколько учеников, для которых имя Шостаковича — «не пустой для сердца звук»! Ратмир Тарасов, певший на концертах самодеятельности под мой рояль, начал выстукивать откидной крышкой парты — сейчас в школах таких парт нет — «тему нашествия» из Седьмой; к нему присоединился весь класс.

Один из рьяных гонителей «антинародных» композиторов Владимир Захаров, руководитель Хора имени Пятницкого, тогда на совещании деятелей советской музыки в ЦК ВКП (б) сказал, что «в Ленинграде во время блокады, когда люди умирали на заводах, около станков, они просили завести им пластинки с народными песнями, а не с Седьмой симфонией Шостаковича». Через годы ему ответил поэт-фронтовик Александр Межиров:

                     

Какая музыка была!

Какая музыка играла,

Когда и души, и тела

Война проклятая попрала…

Стенали яростно, навзрыд,

Одной-единой страсти ради

На полустанке — инвалид

И Шостакович — в Ленинграде!

 

                           «Ленинградская» блокадная»

Трансляцию московской премьеры в Ленинграде слушали
15 оставшихся в живых музыкантов Симфонического оркестра Радио. И они решили во что бы то ни стало исполнить Седьмую симфонию. Оркестр вплоть до конца 1941 года выступал в Филармонии под управлением Карла Ильича Элиасберга, играл радиоконцерты, транслировавшиеся на Европу. В лютый холод, обессиленные от голода музыканты исполняли отечественную и зарубежную классику. «Но после 27 декабря 1941 года музыка замерла. Горсточка людей жила в здании Радиокомитета, чтобы защищать дом от бомб и снарядов, сообщать самые необходимые вести воинам и жителям осажденного города, как это делала Ольга Берггольц» (С. М. Хентова. Шостакович в Петрограде — Ленинграде).

Карл Ильич Элиасберг ежедневно добирался с Десятой линии Васильевского острова до Дома радио на Малой Садовой (тогда — улицы Пролеткульта), а домой возвращался с дрожжевым супом для жены — Надежды Дмитриевны Бронниковой, пианистки, концертмейстера оркестра: она от слабости уже не могла ходить.

Элиасберга с женой свезли на саночках в гостиницу «Астория», там в стационаре немного подкормили… Вывесили объявление и прочли по радио просьбу ко всем музыкантам Ленинграда явиться в Радиокомитет, добились усиленных пайков для музыкантов. И 5 апреля 1942 года в Театре драмы имени А. С. Пушкина открылся концертный сезон: «Торжественная увертюра» А. К. Глазунова, отрывки из «Лебединого озера» П. И. Чайковского, арии из опер —
в одном отделении — на два отделения не хватало физических сил. Но уже можно было подумать об исполнении Седьмой симфонии. Когда партитуру с Большой земли доставили на самолете в Ленинград, стало ясно — оркестру в нынешнем составе она не по силам. Продолжу цитировать С. М. Хентову:

«И все же Элиасберг отправился к начальнику Политического управления Ленинградского фронта генералу Д. Холостову с просьбой о музыкантах-духовиках. Холостов удивился, пошутил: “Бросим воевать, пойдем играть” и уже серьезно осведомился:

 — Где находятся духовики?

 — Некоторые совсем рядом, на углу Садовой и улицы Ракова, в комендантском оркестре, — ответил дирижер.

 — А остальные? Как их на фронте найти?»

Возвратившись в Радиокомитет, Элиасберг по письмам, шедшим с фронта коллегам-оркестрантам, установил номера полевых почт и Политуправление фронта отдало приказ откомандировать бойцов-музыкантов в Радиокомитет. Карл Ильич, полуголодный, больной, мотался по городу на велосипеде, подаренном ему Ленгорсоветом, в поисках уцелевших, живых оркестрантов. 10 июля 1942 года Ольга Берггольц объявила по радио: «Оркестр Радиокомитета начал готовить Седьмую симфонию Шостаковича». Две недели, репетируя симфонию, оркестр играл объявленные ранее на афишах сочинения Гайдна, Моцарта, Мендельсона, Берлиоза, Штрауса…

9 августа состоялась историческая премьера Седьмой симфонии в блокадном Ленинграде: оркестром Ленинградского Радио дирижировал Карл Элиасберг. Симфония стала символом мужества и стойкости нашего народа в священной войне с гитлеровскими полчищами.

На здании Санкт-Петербургской академической филармонии имени Д. Д. Шостаковича укреплена мемориальная доска в память о блокадной премьере, а в одной из петербургских школ существует уникальный ... музей Седьмой симфонии!

Иосиф Райскин

Санкт-Петербургский Музыкальный вестник, № 4 (187), март 2022 г.