Попутная песня

Железнодорожно-музыкальная композиция

«Санкт-Петербургские ведомости» сообщали: «Была суббота, горожане стекались к старой полковой церкви Введения у Семеновского плаца. Они знали, что открывается необычная железная дорога и “стальной конь, везущий сразу много-много карет” впервые отправится в путь… Ровно в 12 часов 30 минут крохотный локомотив дал пронзительный свисток и восемь карет с благородной публикой отправились по маршруту Петербург — Царское село».

Так 11 ноября (30 октября по старому стилю) 1837 года состоялось торжественное открытие первой в России железной дороги, соединившей Санкт-Петербург с Царским селом и Павловском. 

Из воспоминаний д’Аршиака о первой поездке из Павловска: «Раздались пронзительные сигнальные свистки, и под звуки оркестра, заглушаемые тяжкими вздохами локомотива и грохотом бесчисленных колес, железное чудовище, выпускающее из чугунной трубы густые клубы черного дыма, медленно тронулось в свой прямолинейный путь».

А вот любопытные подробности из путеводителя «По Царскосельской дороге»: «…Так как паровозные свистки наводили ужас на публику, то начальство приказало их заменить музыкою. Для этого впереди дымовой трубы паровоза ставились особо для этого выписанные из-за границы органы... Ручку органа 

(то есть шарманки. — И. Р.) во время хода поезда вертел особый агент службы движения».

«Грохот колес», «тяжкие вздохи локомотива», «ритм стуков» — все эти звуковые реалии тотчас нашли отражение в музыкальных опусах. Среди первых откликов на «величайшее изобретение века» обычно упоминают виртуозный этюд «Железная дорога» (1844) известного французского пианиста и композитора Шарля Валантена Алькана, соперничавшего с Листом; пьесу датского композитора Ханса Христиана Лумбю «Первая паровая железная дорога в Копенгагене» (1847); польку Иоганна Штрауса-сына «Поезд удовольствий» (1864)…

Странным образом почему-то забывают о сочинении, написанном и изданном раньше других (летом 1840 года!) — речь о «Попутной песне» Михаила Ивановича Глинки, одном из двенадцати романсов цикла «Прощание с Петербургом» на стихи Нестора Кукольника. Между тем это подлинный шедевр — одновременно и вокальной лирики, и программно-изобразительной музыки (впрочем, без излишне натуралистических деталей).

Прислушайтесь к стремительной скороговорке, напоминающей буффонных персонажей Россини или Доницетти (Глинка прилежно учился у любимых им итальянских композиторов): «Дым столбом — кипит, дымится пароход... / Пестрота, разгул, волненье, ожиданье, нетерпенье... / Православный веселится наш народ. / И быстрее, шибче воли поезд мчится в чистом поле…» (пароходом тогда нередко называли паровоз. — И. Р.). Кстати, в совсем еще недавние безбожные времена по воле бдительных редакторов пели: «Веселится и ликует наш народ…»

Но Глинка не был бы Глинкой, если бы не оттенил бег «огненного коня» лирическим отступлением, напоминающим бессмертные строки Гоголя о примиряющей силе дороги: «Нет! Тайная дума быстрее летит, / И сердце, мгновенья считая, стучит…». И снова мчащийся в темпе Presto возвращается первоначальный мотив — свидетельство присущей Глинке любви к стройной классической форме…

С музыкой Царскосельская железная дорога оказалась связанной самыми прочными узами. Построенный по проекту знаменитого архитектора Андрея Штакеншнейдера Павловский вокзал поначалу был местом увеселения с рестораном, бильярдными залами и вечерними танцами. Но постепенно музыкальные вечера в Павловске из развлекательных превратились в настоящие симфонические концерты, а ресторанный зал стал едва ли не самым популярным концертным залом невской столицы. Начало положили оркестры Йозефа Германа и Иоганна Штрауса-сына, исполнявшие, наряду с легкой танцевальной музыкой симфонические шедевры Моцарта и Глинки, Бетховена и Чайковского…

Музыкальная репутация Павловского вокзала росла, и к концу XIX — началу XX века репертуар его концертов включал произведения мировой классики наряду с музыкой современных авторов — Дебюсси, Малера, Глазунова, Рахманинова, Прокофьева, Мясковского…

После революции в 20-х годах в Павловске в течение нескольких сезонов выступал Оркестр Петроградской академической филармонии. Столетие Павловского вокзала торжественно отмечалось в 1938 году. Но… во время Великой Отечественной войны здание Павловского вокзала было сожжено немецкими оккупантами.

Выскажу робкую надежду, что в преддверии 75-летия Великой Победы, руководство РЖД выступит с инициативой восстановления славного памятника российской культуры.

Эх, хорошо в Стране Советской жить!

Эх, хорошо Страной любимым быть!

Владимир Шмидтгоф

А если нелюбимым? Автор слов этой песни, распеваемой пионерами под стук вагонных колес, режиссер популярного довоенного фильма «Концерт Бетховена», носил какую-то подозрительную фамилию (Лебедев-Шмидтгоф). 1 апреля 1938 года (наверное, в виде шутки!) был арестован по обвинению в шпионской деятельности в пользу Германии. В 1939 году в связи со сменой руководства НКВД (а скорее, еще и потому, что фашистская Германия превратилась в «германского союзника») его дело было прекращено и Владимира Шмидтгофа освободили.

Но вернемся в мчащийся поезд… Сергей Лемешев увлекает «Дорожной песней»: «Любимая, знакомая, широкая, зеленая, / Земля родная — Родина! Привольное житье! / Эх, сколько мною езжено, эх, сколько мною видано, / Эх, сколько мною пройдено! И всё 

вокруг — мое!». 

К песне Исаака Дунаевского на слова Сергея Васильева память присоединяет нынче забытые, а в годы нашей молодости повсюду звеневшие «железнодорожные» песни Василия Соловьева-Седого и других композиторов, а потом и мелодии нынешних «бардов» и рок-музыкантов. Но, начав с Михаила Ивановича Глинки, продолжим на той же высокой ноте.

Известный немецкий исследователь Детлеф Гойовы без колебаний признает за Россией одну из ведущих ролей в мировом музыкальном процессе в ХХ веке: «Россия не была больше страной, которая только принимала культурные влияния. Она находилась далеко впереди, и влияния исходили от нее». 

Сергей Прокофьев начал сочинение Второй симфонии, которую называл «музыкой из железа и стали», в 1923 году, в том же году, когда появилась экстравагантная пьеса Артюра Онеггера «Пассифик 231», изображавшая в звуках новейшую модель паровоза.

Но годом раньше сочинена «Симфония гудков» Арсения Авраамова. В симфонии, впервые исполненной в 1922 году в Баку и в 1923 в Москве на праздновании годовщины Октябрьской революции (!), предусматривалось использование пушечных выстрелов, заводских гудков, свиста пара, шума самолетов и других «машинных звуков».

Один из первых опытов концертной «железнодорожной музыки» не только в России, но и в мире, — фортепианная пьеса Владимира Дешевова «Рельсы», датированная 1926 годом. Французский композитор Дариус Мийо, побываший в СССР, заметил: «Сильнейшее впечатление произвел молодой Дешевов… На всех его сочинениях лежит печать крайней оригинальности». Но, не поощряемый советской критикой, Дешевов занялся впоследствии преимущественно прикладной музыкой. И это еще не самый плохой вариант композиторской биографии!

Гораздо печальнее жизненная и творческая стезя Александра Мосолова. Его справедливо считали надеждой русской музыки, ставили рядом с Прокофьевым и Шостаковичем. Симфонический этюд «Завод» — фрагмент неоконченного и утерянного балета «Сталь» — стал на Западе популярнейшей современной пьесой. А у нас вскоре после первого исполнения «Завода» в 1927 году музыка Мосолова была похоронена — сперва пресловутым Пролеткультом, а позднее церберами от «соцреализма». Едва не похоронили и самого Мосолова. В 1938 году он был арестован и осужден по стандартной статье «за антисоветскую агитацию». Из Волголага его вызволили слезные ходатайства учителей — 

Рейнгольда Глиэра и Николая Мясковского. И от греха подальше Мосолов занялся фольклором. На телефонные звонки отвечал: «С вами говорит покойный композитор Мосолов». 

Гениальный крестьянский сын Николай Рославец родился в селе Душатино бывшей Черниговской губернии. Выпускник Московской консерватории, он один из первых сформулировал и претворил на практике принципы так называемой «серийной» композиции. С восторгом отзывался о творчестве «нововенцев» Антона Веберна и Арнольда Шёнберга. На свою систему композиции Рославец не без основания возлагал немалые надежды: «Я вам говорю прямо, этой системы хватит на 200 лет. Возможности совершенно необозримы».

А в это же время Шёнберг, предложивший «метод композиции с помощью двенадцати тонов» (додекафонию), обещал немецкой музыке «первенство на ближайшие 100 лет». И несмотря на гонения нацистов, заставивших его покинуть Германию, доказал великую революционную силу новой звуковой организации.

Рославец же с середины 20-х годов подвергается резкой демагогической критике со стороны Пролеткульта и РАПМ'а. Его музыку объявляют «продуктом гниения буржуазного общества»…

Спасение приходит из Узбекистана: в Узбекском музыкальном театре «ташкентский узник» (так он называет себя в письмах к жене) создает первый в истории национальной музыки балет «Пахта» («Хлопок). В 1933 году Рославец возвращается в Москву; он вновь преподает в Музыкальном политехникуме и на курсах военных дирижеров, вынужден соглашаться на любую работу — от редактора на радио до... руководителя цыганского ансамбля. Но в это же самое время сталинский «большой террор» достигает апогея. В большой крестьянской семье Рославцев были репрессированы трое. 

В 1937 году, опасаясь обысков, родственники композитора уничтожают переданный им на хранение еще десять лет назад чемодан с рукописями его ранних сочинений...

Скончался Рославец 23 августа 1944 года в Москве, на 64-м году жизни. Его архив сохранялся небрежно, многие документы и рукописи погибли. Могила композитора долго пребывала в запустении. 

Русский музыкальный авангард — неведомая Атлантида — только-только открывается миру. «Вот наш патент на благородство» — давно сказано поэтом о поэте. Увы, в музыке — часто незарегистрированный патент, или, попросту говоря, упущенное первенство.