Популярно о популярных жанрах

Открыв его, вы убедитесь в верности слов, которые приписывают Петру Аркадьевичу Столыпину: «В России за десять лет меняется все, за двести лет — ничего». Многие песни вы слышали от родителей, романсы все чаще звучат в репертуаре современных исполнителей. То одни, то другие строчки цитируются в романах и кинофильмах. Здесь представлены самые разные пласты — от песен улицы (босяков, сирот, шпаны) — до любимцев публики, выступавших в дорогих ресторанах, до имен, которые сегодня ставятся очень высоко. От самых безыскусных форм до виртуозов каждого жанра, до тех, чьи голоса донесли до нас старые пластинки.

Нищета и блеск идут рука об руку. Микросюжеты книги — судьбы многих героев, судьбы целых поколений — повторяют немудреный предначертанный путь: «консерватория — концертмейстерство, эстрада — икра, крабы — суд, Сибирь». На макроуровне этот же виток прослеживается в порядке глав — от рюмочных, чайных, ресторанов и театров к казино — и песням каторги и ссылки. Нередко яркая карьера исполнителя оканчивается сибирскими лагерями. Но и там создаются новые и перепеваются, пародируются популярные песни своего времени. Лишь немногие артисты, вернувшись из заключения, вновь завоевывают внимание слушателей.

Кажется, что каждая страница книги наполнена звуками: «Мурка» и «Кирпичики», зубарики и гавайская гитара, гармони, балалайки, цимбалы и гусли, шумовые оркестры, чечетка, джаз, куплетисты, цыгане, клезмеры, народные хоры, чревовещатели, конферансье и, конечно, голоса самых разных певцов. Многие имена хорошо знакомы. Исполнителям куплетов подыгрывает Матвей Блантер, поднимаются на эстраду Вера Инбер, Михаил Жаров, Игорь Ильинский и Рина Зелёная — «актриса речи, рассказчица, мимистка, танцовщица», как объявлял ее конферансье. Автор приводит рассказ самой актрисы о номере «в стиле рюс» с элементами стриптиза, а также о том, как в качестве гонорара она приносила домой «то полбуханки черного хлеба, а то какую-нибудь стерлядь в белом вине под соусом кумберленд». Читателей ждет множество подробностей. В прессе ругают танцы Айседоры Дункан и выступления Утёсова, пение безвестной исполнительницы трогает Шаляпина...

Академическая музыка остается за кадром. Кравчинский упоминает лишь эксперименты Термена и Авраамова, зато в книге немало других развлечений: театральные и эстрадные представления, цирк и синематограф, танцы, азартные игры и скачки, а также одежда и еда, выпивка и кокаин. Желтые остроносые ботиночки-шимми на тонкой подошве сменяются тяжелыми «бульдогами» с задранными круглыми носами, обсуждаются то фасон шляпки, то длина юбок, то силуэт пиджака.

Текст повествования густо приперчен частушками, раёшными приговорками, рекламно-плакатными двустишиями 

(в том числе и строками Маяковского). Многие из них актуальны и сегодня: например, строчки «Говорила Митеньке — не ходи на митинги…» могли бы быть написаны и в наши дни. Рядом с фрагментами из песен тех лет — рецензии и памфлеты, стихотворная перепалка Демьяна Бедного с Александром Жаровым, выдержки из статей в искусствоведческих журналах и из мемуарной литературы, а еще из фельетонов, романов и повестей разного времени.

Лоскутность, пестрота материала усиливается постоянными перемещениями во времени. Например, тот или иной артист общается с белогвардейцами или оказывается изгнан из Одессы за частушку с упоминанием Столыпина, а рядом автор упоминает 1925 или 1927 год. Время книги не всегда последовательно, оно будто раскачивается, черпая одним бортом дореволюционные двадцать-тридцать лет, другим — 

послевоенные годы, дотягиваясь аж до XXI века… Эпоха НЭПа, охватывавшая в реальной истории страны менее десятилетия, здесь течет, напоминая темпоральную ленту Мёбиуса, поворачиваясь то одной, то другой своей стороной. Сначала мы узнаем о пародии Образцова на цыганский романс «Мы только знакомы», с куклами — 

комнатными собачками (с. 360), а много позже узнаем о его авторе и первой исполнительнице (с. 393).

Подобных перевертышей немало, так что становится понятно: книга не рассчитана на последовательное чтение. Собственно, и автор в предисловии говорит, что ее можно читать с любого места. Не стоит искать здесь академической точности. Например, о выступлениях дуэта Михаила Жарова и Марка Местечкина читаем: «они хором пели куплеты и после каждого долго били чечетку» (с. 258). Как тут не вспомнить обаятельного конферансье из «Необыкновенного концерта»: «Ибо кто из нас не любит, придя домой после радостного трудового дня на службе, уединиться и попеть хором!» Но, несмотря на это, обилие собранного автором материала и его обаяние делают книгу очень притягательной. Какие названия! — фокстрот «Жгучие вопросы», «Танго смерти», «Танго-гипноза», танго «Кошмары» (но встречается, например, и фокстрот «Бабье лето», 1926), — как жаль, что на диске нет этих записей.

Особенное удовольствие доставляет рассматривание иллюстраций. Их много: фотографии — портреты, открыточные виды, жанровые постановочные снимки («Молодежь культурно отдыхает в нарпитовской столовой»); обложки нотных изданий и театральных журналов, фрагменты рецензий (буквально вырезки из газет), зарисовки «уличных типов», шаржи и карикатуры, афиши, вывески, рекламные объявления и даже обертки печенья и карамельные фантики. Отметим, что во втором издании иллюстративный ряд стал намного богаче. Каждую главу в нем предваряет какая-нибудь старинная обложка, а темные «яблоки» пластинок, которых было немало, заменены другими картинками.

Вот ноты модного фокстрота Tonga-Tonga (1927). Раньше, чем вспомнится далекий полинезийский архипелаг, всплывает детское «Чунга-Чанга». Как известно, Юрий Энтин получил свидетельство о том, что он является автором слова «Чунга-Чанга», — тем интереснее было бы заглянуть под обложку, на которой, судя по мимике, флиртуют чернокожие мужчина и женщина. (Художнику, оформлявшему обложку, как и покупателям этих нот, экзотика была важнее этнографической точности.) Курчавые волосы, яркие белки глаз, — симпатичный негритенок из мультфильма «Катерок» как будто принадлежит к тому же племени. Появление подобных названий, а также исполнителей, использовавших «черный» грим, связано с возросшим интересом к афро-американской культуре после гастролей в СССР в 1926 году квартета Chocolate Kiddies («Шоколадные ребята»). Автор музыки Tonga-Tonga — К. Мидав-Амид. Прочитайте задом наперед: «Дима-Вадим К.». Чей это псевдоним? Его можно отыскать еще на нескольких обложках того времени: фокстрот «Табу», чарльстон «Флорида», «Джон Смит играет», Simplex: Fox-trot…

Или — на странице 264 — вы обнаруживаете фотографию смеющегося человека в очках, помещенную вверх тормашками. Рядом подпись: «Это не ошибка верстки, просто юморист Семён Вершинин для привлечения внимания специально публиковал свою рекламу вверх ногами».

Это было время, смешивавшее все крас-ки, дерзившее, искавшее свое в звуковом потоке. Его краткость словно бы отрицается долгим эхом, которое до сих пор долетает до нас. Именно это многократно повторенное и до сих пор актуальное эхо позволяет называть период НЭПа эпохой.