Мужественная красота виртуозности

Актуальнее звучит ее смысловой контрапункт: красота сама нуждается в спасении. Она несовместима с агрессивностью, она не навязывает себя и незаметно исчезает, когда потребность в ней глушится привычкой к удобному растиражированному стандарту.

В концертном зале это особенно заметно. Иногда просто теряешься, слыша истошные крики «браво» после выступления, от которого, казалось бы, можно со стыда сгореть. Но моменты истины все же случаются, вызывая наивное желание если не остановить мгновение, то хотя бы запомнить его в подробностях.

Каждое выступление Николая Демиденко — из их числа. Даже если это всего лишь 18-минутный Ля-мажорный концерт Листа, прозвучавший в Большом зале филармонии в январе этого года. «Гениальная музыка!» — срывалось тогда с уст даже тех, кто Листа терпеть не может. Такая же реакция сопровождала в свое время и Четвертый концерт Рахманинова, и Второй Метнера… Эти репертуарные редкости (к которым, кстати, сегодня и Второй концерт Листа можно причислить) были исполнены вместе с Заслуженным коллективом России под управлением Николая Алексеева. А Второй концерт Прокофьева в ансамбле с Юрием Темиркановым!.. Это было летом 2002 года, 22 июня, и сохранится навсегда в памяти тех, кто был тому свидетелем. «Безобразно трудный и беспощадно утомительный», перегруженный техническими сложностями монстр (как только ни окрестили за многие годы этот Концерт «благодарные» пианисты) предстал скорбно-величественным гигантом, не устрашающим, а вселяющим надежду, что ужас не вечен, что колыбельная и плач спасительны, как молитва.

«В последние годы на мировой концертной эстраде появилось так много виртуозов из России, провозглашаемых ”новыми Горовицами”, что публика вправе растеряться. Однако необходимо признать: Николай Демиденко — пианист грандиозного масштаба и уникального таланта. Покоряющая эмоциональность, совершенная техника, изумительное владение звуком и мощный интеллект выдвигают его в ряд крупнейших музыкантов современности». Это цитата из «The Musical Times», и подобных отзывов зарубежной прессы можно было бы привести множество, поскольку в Европе, США, Австралии, Новой Зеландии пианист выступает, увы, чаще, чем на родине.

Но ведь кто-то несомненно помнит его сенсационный дебют с Третьим концертом Рахманинова в Большом зале, когда совсем еще юный Коля Демиденко буквально спас филармонию, заменив внезапно заболевшего Станислава Нейгауза…

Лауреат международных конкурсов в Монреале (1976) и имени Чайковского в Москве (1978), Николай Демиденко — один из самых ярких и самобытных последователей легендарной башкировской школы. К слову, первым музыкальным педагогом Демиденко была А. П. Кантор, чей прославленный воспитанник Евгений Кисин в годы учебы заслушивался записями своего старшего «однокашника».
Феноменальное владение звуком и временем позволяет без всякого смущения говорить о красоте как о неотъемлемом качестве демиденковских интерпретаций. О той самой ускользающей красоте, которой сегодня так недостает. Миллион градаций внутри каждого нюанса. Рояль не просто подчиняется, а буквально оживает под руками. Вместе с тем это один из самых мужественных современных музыкантов. Главными ориентирами, направляющими его творчество с молодости, были и остаются Бузони и Рахманинов. Если не лишать понятие «виртуозность» смысловой глубины, Николая Демиденко можно назвать виртуозом рахманиновского уровня. Что касается Бузони… Конгениальные транскрипции органных и клавирных сочинений Баха — одно из непревзойденных достижений пианиста (кому не доводилось слышать живьем, рекомендую разыскать запись — фирмой «Hyperion» выпущены два CD).

«То, что сделал Бузони, не на поверхности лежит, — говорит пианист. — Его транскрипции не являются имитацией органа. Они также не являются переложением органного материала для фортепиано. Он изобрел свой воображаемый инструмент и для него писал. Поэтому, когда играешь эти обработки, нужно думать не об органной регистровке, а о регистровке на этом воображаемом инструменте. Тогда получаются очень интересные вещи. Вообще, в Бузони смешались две культуры — немецкая и итальянская. И все время то одна, то другая его теребила. Полифония для него была естественным способом мышления в музыке. Очень мало таких композиторов в XX веке. Рассчитать фугу могут все, а, как Бах, сесть и сымпровизировать шестиголосную фугу на какую угодно тему могут очень немногие. Бузони мог. Это был титан из титанов. А итальянское проявлялось в его исполнительской свободе. В свободе во всем. Он был свободным человеком».

Николай тоже человек свободный и абсолютно бескомпромиссный во всем, что касается музыки, которой он служит с рыцарской преданностью и любовью. Исключительно любовью к музыке продиктовано и предпочтение, которое он оказывает роялям фирмы Fazioli. Говорить об этих инструментах он может часами, а то и неделями, поражая невероятным знанием мельчайших конструктивных подробностей, на ходу рождая идеи, как еще более усовершенствовать и без того, казалось бы, идеальное звучание фортепианных струн… Но это тема для отдельного рассказа. Замечу лишь, что компания, возглавляемая Паоло Фациоли, не случайно обрела ревностного друга в лице такого правдоискателя, как Николай. У них единая цель — максимальный творческий результат вне зависимости от коммерческих соображений.

Впрочем, Демиденко — из той редкой «породы» пианистов, которые, что называется, возят свой звук с собой. Под его руками зазвучит, кажется, даже клавиатура, нарисованная на столе.

…В рамках юбилейных торжеств, посвященных 200-летию со дня рождения Фридерика Шопена, в зале Варшавской филармонии (дирижировал Антони Вит) Николай Демиденко играл Первый, ми-минорный, концерт. Играл в один вечер с Евгением Кисиным, который исполнял Концерт фа минор. Событие транслировалось и было записано, так что при желании можно собственными ушами и глазами удостовериться в том, что чудеса в наше время возможны.

Сам же пианист в ответ на восторженное изумление слушателей высказался просто и ясно: «Я играю музыку так, как я ее себе представляю… Но есть два момента. Благодаря Национальному институту Шопена мне довелось поиграть на Pleyel’e который принадлежал Шопену. Я трогал эти клавиши! Записал диск, сыграл концерт… Я знаю, как он звучит! На нем нельзя играть громко! При его механике, если играть полным весом, этот инструмент перестает звучать. На нем можно играть только очень деликатно, очень легко. К тому же дерево, которому

180 лет, хрупкое, как стекло. Я старался быть предельно деликатным и обнаружил, что, если Pleyel не грузить, он еще может о-го-го сколько! А второе… Когда человек начинает кричать, его перестают слушать. Ну зачем кричать? Не надо. Драма и вообще все содержание музыки Шопена не пострадают, если ее не исполнять агрессивно… Он — другой. Он неуловимый. Он невероятный. Он единственный…»


P. S.
В честь юбилея Шопена Николай Демиденко удостоен спецприза MIDEM Classial Awards — его исполнение прелюдий и Третьей сонаты признано лучшей новой записью сочинений Шопена.