Соловей поет до Петрова дня

Ведь он — и создатель песен, вошедших в народный обиход, бесчисленных, по-нынешнему говоря, хитов, шлягеров, и автор интимных, доверительных романсов, нежных вальсов, зажигательных маршей, остроумных стилизаций — любимых мелодий, пришедших с экранов кино и телевидения, с подмостков эстрады и с тех пор повсеместно распеваемых, насвистываемых.

Но мое заочное знакомство с Андреем  Петровым началось не с песен — он их тогда еще не писал, — а сразу с крупной формы. На сцене Дворца культуры имени Горького — в очередь с гастролировавшими на ней МХАТом и Малым театром — Детская хореографическая студия представляла полнометражный балет Дмитрия Клебанова «Аистенок» в постановке юного Юрия Григоровича. И постановка эта, помнится, гремела ничуть не меньше новинок в Кировском! Вот для такой «большой сцены» и получил заказ студент четвертого курса Консерватории Андрей Петров. Трехактный балет «Заветная яблонька» шел в сопровождении настоящего симфонического оркестра. Леонид Якобсон предложил молодому композитору писать музыку к своему новому балету: хореограф загорелся идеей поставить на  балетной сцене «Макара Чудру» Горького. И хотя замысел остался нереализованным, но в результате родилась симфоническая поэма «Радда и Лойко».

Вспоминаю о первых шагах композитора лишь для того, чтобы разглядеть в них из сегодняшнего времени ростки творчества, приметы стиля Мастера, чей художественный облик складывался на наших глазах, чей авторский почерк вскоре стал узнаваемым и ярко индивидуальным. Тогда, в хрущевскую «оттепель», в нашу жизнь хлынула классика первой половины ХХ века — сначала отечественная: Прокофьев, Шостакович, поздний Рахманинов (!), скупо дозированный ранний Стравинский, а потом и западноевропейская —
Хиндемит, Барток, Онеггер... Появились первые долгоиграющие пластинки —
не только советские с разрешенными (ура!) Прокофьевым, Шостаковичем, Мясковским, Хачатуряном, но вскоре и чешские («Suprafon»), и польские («Muza»), а на них-то — все та же «музыка духовной нищеты» (так присяжные идеологи окрестили искусство «загнивающего Запада»). А вскоре узнали мы и совсем новую музыку в записях с фестиваля «Варшавская осень». Пройдет совсем немного времени, и уже в 1965 году у нас появится свой фестиваль «Ленинградская музыкальная весна», задуманный и организованный Андреем Петровым в первый год его председательства в Союзе композиторов.  

У Петрова в это время как раз близилась к завершению «пятилетка легкой музыки» — так он сам ее назвал, потому что в эти годы написал многие ставшие популярными песни и эстрадные пьесы. Однако очень скоро композитор перестал вести счет «пятилеткам» — симфоническим или песенным. Начиная с балета «Сотворение мира», Андрей Петров больше не делит жанры на серьезные и легкие. Когда нужно — для выражения страха и ужаса, для передачи состояния растерянности, для живописания первобытного хаоса, — композитор использует приемы сонористики или даже алеаторики. Восторг перед красотой и могуществом природы, перед таинством любви и рождения жизни требует иных красок, мелодичных, песенных в своей основе, вокальных линий.

 В этом весь Петров: новации не обязательно заключены в суперновых средствах — они могут быть в новом, необычном преломлении традиционных устоявшихся жанров. Так появляются опера-оратория («музыкально-драматические фрески») «Петр Первый», опера-феерия «Маяковский начинается», хореографическая симфония «Пушкин. Размышление о поэте»…
Листаю страницы последнего записанного мной интервью с Андреем Петровым.  

— Вы однажды заметили, что сегодня в музыке придумано на полвека вперед. Позвольте задать вопрос, только на первый взгляд шаблонный: какой вы видите (слышите!) музыку XXI века?

— Помните последний концерт-встречу Бориса Гутникова в Малом зале филармонии? Ведущий встречу Михаил Бялик задал Гутникову тот же самый вопрос: какая музыка ждет нас в ХХI веке? И что ответил блистательный скрипач?
Он кивнул на ноты, лежащие на пультах, и сказал: «Бах, конечно же, Бах!» Не могу сказать, что Бах нынче вошел в музыкальный рацион молодежи в подлинном виде, скорее уж во всевозможных обработках и ремиксах — вроде записанных на дисках музыкальных салатов: «Bach the best». Мы живем в эпоху дайджестов, все ищут короткий, незатратный путь к культуре: через сокращенные пересказы великих романов для школьных сочинений, через экранизации литературных шедевров, через сериалы ... Через, простите, Пятую симфонию Бетховена в передаче оркестра Джеймса Ласта. Но ведь это не Бетховен, это не Бах! Боюсь превращения Баха, страшно сказать, в попсу. Бетховена — в попсу! Чайковского — в попсу!
— Андрей Павлович, ловлю вас на слове: вы-то сами одеваете «уличные мелодии в смокинги», не протестуете, а, напротив, приветствуете, когда рок-музыканты переделывают на свой лад ваши песни, а фирма «Бомба-Питер» выпускает диск «Андрей Петров XXI века»!
— Так ведь, заметьте, я, наоборот, улицу привожу в филармонию! Этим, кстати, занимались композиторы во все времена. А вот хорошо ли филармонии потакать уличным вкусам? Не думаю. Что же до моих песен в обработке московского диджея Грува, то, обратите внимание, они остались на улице! То есть в широкой аудитории, там, где эти песни существовали и прежде. Их переодели по последней моде — и только!

«Уличные мелодии в смокингах» Название, на первый взгляд ироничное, шутливое, удивительно точно отражает творческую позицию, эстетику композитора. «Улица» — деревенский напев, танец, слободская лирика, городской романс — это те как будто стертые, обыденные интонации, из которых растут, по слову поэта, «не ведая стыда», рельефные запоминающиеся мелодии петровских песен. Оттого и возвращаются они на улицу, в наш музыкальный быт часто без имени автора, как народные. А безымянная слава дороже любых лауреатских отличий. Популярные джазовые импровизации (здесь Петров соперничает с Гершвином и Дунаевским), сделанные рок-музыкантами ремиксы песен — знак наивысшего признания в молодежной аудитории.

И еще об одном природном даре Андрея Павловича Петрова нельзя не вспомнить: это дар человеческой, музыкантской общительности, дар уважения к многоголосию жизни. Должно быть, этот особенный талант помогал ему в течение сорока с лишним лет (!) руководить Союзом композиторов Санкт-Петербурга. В годы жесткого идеологического диктата наша композиторская организация оставалась оазисом относительной свободы и эстетического плюрализма. В том, что петербургская композиторская школа на протяжении почти полувека сохраняла дух новаторства и одновременно традиции подлинного академизма, есть немалая заслуга многолетнего председателя нашего Союза. И не ему ли в наибольшей  степени мы обязаны тем, что наш Союз композиторов в трудные перестроечные годы избежал раскола и распада? Не его ли имени и авторитету мы обязаны тем, что монферрановский особняк на Большой Морской, 45 по-прежнему — наш дом, Дом композиторов?

«Соловей поет до Петрова дня» — гласит народная мудрость. Андрей Петров опроверг это присловье: он пел, творил, был полон новых замыслов до последнего часа. Его музыка продолжает звучать и живет в нашей памяти рядом с незабываемым образом ее создателя.