Александр Панченко: «Я эмигрировал в Древнюю Русь»

Выступали друзья, соратники и ученики Александра Михайловича — филологи, историки, музыканты, актеры, журналисты… Мне несколько раз посчастливилось встречаться с А. М. в бытность научным редактором журнала «Искусство Ленинграда». И я запомнил на всю жизнь его добрую, неторопливую, по-крестьянски «вкусную» речь, удивительное всеведение — другого слова не подобрать — в том, что он называл «русским миром» (то есть, русским культурным миром). Однажды А. М. обмолвился: «Бедно жить не хуже, чем богато (так говорила моя бабушка). И зачем гнаться за Европой, тяготеть к Западу или Востоку; надо стремиться познать себя».

Александр Михайлович Панченко эмигрировал в Древнюю Русь, в ее историю, культуру, словесность, иконопись, архитектуру, фольклор, музыку… Еше сравнительно недавно древнерусскую культуру называли «культурой великого молчания». Не ведая глубины и красоты знаменных распевов, не зная имен летописцев — первых русских поэтов, музыкантов, слагателей высоких образцов искусства. И если величие храмовой архитектуры Руси исстари было очевидно, то лишь на рубеже XIX — XX веков миру были явлены расчищенные от вековой копоти замечательные древнерусские иконы, не уступающие живописи европейского Средневековья и Возрождения.

Эмигрировав в Древнюю Русь, А. М. поразительным образом, подобно тому, как великий актер вживается в роль, сделался «современником» русского Древнего мира, русского Средневековья. Его книги о юродстве, о смеховом мире Древней Руси (совместно с Д. С. Лихачёвым и Н. Н. Понырко), беседы с Л. Н. Гумилёвым читаются подчас как репортажи, как интервью с далекими предками. А. М. Панченко — настоящий, не «квасной» патриот — не отрицал Запад: не забудем, он закончил вслед за Ленинградским Карлов университет в Праге. И вообще он, если и был славянофилом, то на герценовский манер — помните, у Герцена о западниках и славянофилах: «Мы были два сердца, бившиеся в одной груди».

«Я православный, троеперстник, “щепотник”, и стало быть никонианец», — сказал он, когда его спросили, как он относится к староверам. Но при этом не соглашался с гонениями на раскольников, понимая, что это ценный пласт русской культуры и русского самосознания.

«История запечатлена в слове, в литературе», — любил повторять Панченко. «Посмотрите, — говорил он, — рядом с Петром — Пушкин, рядом с Кутузовым — Толстой». Но согласился со мной, когда я возразил, что в ХХ веке на смену властителям дум литераторам — критикам и писателям, поэтам — пришли обладавшие пушкинской тайной свободой музыканты, композиторы. Правду о нашем времени, о жестоком «веке-волкодаве» Дмитрий Шостакович в своих симфониях сказал раньше, чем Александр Солженицын и Варлам Шаламов.

Как-то Александра Михайловича спросили в Останкино на встрече с читателями: были ли у Вас компромисы? «Наверное в мелочах, — ответил А. М. , — но я ведь не занимался советской литературой. У меня была далекая епархия (вслушайтесь, далекая епархия, Древняя Русь! — И. Р.), меня не трогали. Я, разумеется, иногда не все говорил. Но нигде никогда не говорил того, чего не хотел». Вот оно благо эмиграции в Древнюю Русь!.

Возблагодарим же Судьбу, Создателя — у каждого свой выбор — за то, что сохранили для нас современников и для потомков замечательного ученого, литератора, рассказчика, Человека — Александра Михайловича Панченко.