«Учили людей, знающих, что такое война, голод, блокада…»

— Когда мы стали изучать образование в блокадном городе, были поражены, что целостного осмысления блокадной истории педагогики не было. Вместе с коллегами мы попытались восполнить этот пробел, — говорит профессор, действительный член Академии гуманитарных наук Ирина Колесникова.

О подвиге ленинградских учителей рассказывает книга «Блокадная педагогика», созданная коллективом авторов: Ириной Аполлоновной Колесниковой, Натальей Владимировной Груздевой и Людмилой Владимировной Вербиловой. В основе научно-документального издания — архивные материалы, представляющие панораму жизни детских дошкольных учреждений, школ, детских домов в осажденном городе и эвакуации. Статистические сведения, официальные документы, воспоминания, дневниковые записи, фотографии, образцы блокадного творчества детей и взрослых. Впервые показаны профессиональные механизмы работы педагогов, в условиях блокады обеспечивших сохранение жизни, развитие, воспитание и обучение поколения юных ленинградцев.

 

Живое слово «малыш»

— Блокадные педагоги употребляли забытые современными учителями слова: ребенок, малыш. Не «обучающийся», а живые слова, — отмечает Ирина Аполлоновна. — А еще поразил индивидуальный подход ― кого укрыть, кому помочь, с кем играть…

Первый раздел книги посвящен детским садам и дошкольным детским домам. При этом в детсадах того времени были и дети младшего школьного возраста — в начале войны многие школы, особенно начальные, закрылись. Ведомственные детские сады перешли на круглосуточный режим работы, зимой 1942 г. круглосуточными стали и городские садики.

«Дети ничем не интересуются, ничего не говорят, кроме вопроса: ‟Скоро ли мы будем кушать?”». Это запись, датированная 29.12.1941 г., из дневника педагога А. Н. Мироновой о детях-сиротах. В характеристиках воспитанников, принятых в дошкольный детский дом Смольнинского района самой страшной блокадной зимой 1941–1942 гг., педагоги отмечают «безучастный взгляд», «потупленный взор», «полное отсутствие каких-либо детских интересов». И при этом, естественно, дистрофия, истощение, вшивость, раны. Не только усиленное питание (насколько это было вообще тогда возможно) возвращало детей к жизни, но работа педагогов, внимание к каждому ребенку: «...воспитатели уделяли Коле особое внимание путем подбора ему игрушек его любимых, подбором чтения и рассказывания сказок, бесед». Педагогическая работа в Ленинграде и эвакуации шла без скидок на тяжесть ситуации и особенности военного времени: воспитатели детских садов ежедневно записывали, что нужно сделать вместе с детьми и что было сделано. Детские праздники, чтение, развитие речи, творчество, приобщение к труду и подготовка к школе — всё, чем занимались с малышами в довоенное время, никуда не ушло, только приняло новые формы.

Занятия строили, опираясь на фундаментальные знания о физиологии и психологии детей. Авторы книги обратили внимание на использование некоторых идей, которые западными учеными будут сформулированы значительно позже, в арсенале блокадных педагогов были арт-педагогика, теория множественного интеллекта и другие. Детское учреждение должно было стать домом для ребенка, даже в методических рекомендациях есть вполне конкретное указание: сделать так, чтобы их место пребывания не имело «бивуачный» вид, нужно заботиться об уюте, как бы это ни казалось невозможным среди блокады. А блокада — это не только голод, это отсутствие тепла и света в домах, не работающие канализация и водопровод, обстрелы и бомбежки.

 

Социальная миссия учителя

По словам Ирины Колесниковой, блокадные учителя испытывали сострадание к детским жизням, наполненным войной и блокадой. Вот один из примеров дневниковых записей тех дней: «Учим людей, знающих, что такое война, голод, блокада. Все эти понятия для них ― не литература, не слова… Для них это жизнь, отнявшая безмятежное детство».

— Впечатляет уровень педагогической культуры, основанной на традициях. Учителя-словесники часами в бомбоубежищах читали прозу. В блокадном городе остались те, кто получил образование еще до революции, видимо, отсюда и фундаментальное содержание их работы, — отмечает И. Колесникова.

Вместе с тем блокадные учителя были гибки в своей работе и готовы творчески подходить к существующим обстоятельствам: они сокращали длительность занятий, развернутыми объяснениями заменяли домашние задания, проводили уроки в разных условиях ― в бомбоубежищах и на скамейках в садах. Первую блокадную зиму школы работали не все и нерегулярно, тем не менее школа № 47 Приморского района, которую за время блокады закончили 54 человека, была признана лучшей в стране! При этом школы не ограничивались только учебными занятиями: в зимнее время читали, слушали музыку, играли, с наступлением весны начинались прогулки, экскурсии в Ботанический сад, походы в кино.

Перед авторами стояла задача вычленить из текстов и описаний информацию о том педагогическом опыте, который в период блокады объективно обеспечил ресурс успешной работы.

— Те, чьи бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки учились во время блокады или сразу после нее (я имею в виду ленинградские семьи), обращают внимание, как они хорошо образованны. А учили их те, кто пришел с войны. Это парадокс: в нашем благополучном мире возникают такие трудности с воспитанием и образованием, а какое, говоря современным языком, ноу-хау было у педагогов, учителей и воспитателей разного уровня тогда? Вот эту тайну мы стремились разгадать, — объясняет Ирина Колесникова.

 

Публикуется впервые

— Для любого документа — праздник, когда его в руки берет исследователь, — говорит председатель Архивного комитета Санкт-Петербурга Евгений Тищенко.

Львиная доля представленных в книге «Блокадная педагогика» документов публикуется впервые. В основе ее — блокадная коллекция Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования. Другой важный источник — школьные музеи, домашние архивы. Введение в научный оборот новых архивных материалов всегда интересно и профессионально значимо. Конечно, ценно то, что теперь мы можем изучить официальные документы, касающиеся блокадного образования, собранные воедино, но то, что мы можем прочитать, посмотреть, оценить самые разные документы эпохи: дневниковые записи, рисунки, фотографии, сделанные свидетелями тех страшных дней, «услышать» их голос, — бесценно. Как говорит главный архивариус Петербурга, в Центральном государственном архиве специальный блокадный фонд собирает именно такие личные, семейные архивы, воспоминания людей, свидетелей и очевидцев, понимая их ценность для будущих поколений.

 

Педагогический потенциал

— Наша книга — вариант энциклопедического справочника о блокаде, который надо читать не разово и не за один раз, а возвращаясь к нему многократно, потому что здесь очень много различных пластов, много разнородного, разножанрового материала, — объясняет Ирина Аполлоновна.— Для начала я рекомендую всем просто погрузиться в материал, найти основную точку, основной образ, вокруг которого будут собираться ваши мысли на эту тему.

Очевидно, что книга «Блокадная педагогика» должна быть прочитана современными учителями и обязательно теми, кто еще только входит в профессию. Авторы считают, что свидетельства работы учебно-воспитательных учреждений блокадного Ленинграда позволяют увидеть, как много может сделать для будущего педагог, понять социальную миссию учителя. И пример тому, как могло бы быть полезным обращение к опыту прошлого, все мы пережили не так давно — современные педагоги, прямо скажем, не справились с вызовом пандемии.

Комитет по образованию, который ведает дошкольным и средним образованием города, эта книга не заинтересовала. Издать «Блокадную педагогику» помог основатель благотворительного фонда Грачья Погосян, удостоенный звания Почетного мецената Петербурга. Его фонд тесно связан с событиями, отраженными в книге: установка памятных досок в школах, переживших блокаду, реставрация памятника ленинградским детям и многое другое.

Владимир ВОЛОДИН

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ВЕСТНИК ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ. 1 (189) ЯНВАРЬ 2023