Анестезиолог-реаниматолог — это технарь и гуманитарий в одном лице

— Юрий Станиславович, вы закончили Ленинградский педиатрический медицинский институт (ЛПМИ) в 1988 году. Чем вам запомнилась учеба? 
— Мне кажется, интересным было всё. В те годы учеба немного отличалась от современной. Была субординатура, которая позволяла уже на шестом курсе обучаться специальности, которую ты выбрал. Таких субспециализаций было немного. В то время у нас работал уникальный хирург Гирей Баиров, человек, который в 1950-х годах вместе с коллегами из Москвы создавал хирургию новорожденных. Для этого требовалось развитие анестезиологии, поэтому как-то все крутилось возле этих специальностей. 
— Почему вы выбрали специальность анестезиолога-реаниматолога? 
— На четвертом курсе я пошел работать в реанимацию медбратом. Когда меня спрашивали: «Кем ты собираешься быть?», я отвечал, что пока не решил, но точно знаю, что не буду анестезиологом-реаниматологом. Но постепенно все поменялось, мне стало интересно погружаться в эту специальность. 
Студентов в субординатуру набирал в последующем мой учитель, в то время доцент кафедры ортопедии с курсом хирургии и анестезиологии, Владимир Ильич Гордеев. Человек легендарный, выдающийся педагог. Уже с 1965 года он занимался воспитанием трудных подростков и нас к этому привлек. И вот, ведя такую совместную деятельность — медицинскую и парамедицинскую, мы общались. И когда шел отбор на первый курс в субординатуру, я выбрал анестезиологию. 
Учили нас хорошо. Любой выпускник группы после окончания субординатуры мог под очень небольшим присмотром выполнить как минимум анестезиологическое обеспечение средних операций. 
— Как вы думаете, хватает ли двух лет в ординатуре, чтобы освоить такую сложную специальность?  
— Первая кафедра анестезиологии в СССР была организована в Военно-медицинской академии в 1957 году известным хирургом, академиком Петром Андреевичем Куприяновым. Была годичная интернатура и двухлетняя ординатура. Потом ординатура стала трехлетней, речь шла даже о пятилетней. Я думаю, что двухгодичной ординатуры для такой специальности, как анестезиология-реаниматология, в скором времени уже не хватит. Срок обучения будет удлиняться. Это может быть и три, и четыре года, и даже пять лет. 
— Есть мнение, что анестезиология-реаниматология может разделиться на две отдельных специальности. Что вы об этом думаете? 
— Наши западные коллеги уже давно пошли по такому пути. И у нас часть крупных стационаров эту специальность делят. Есть очень много субспециализаций: кардиоанестезиология, нейроанестезиология и другие. Если анестезиолог работает в крупном специализированном центре, он заточен под определенную проблему. Если же мы говорим о больницах первого уровня: небольших городских больницах, центральных районных больницах, то там анестезиолог-реаниматолог — специалист более широкого профиля. 
По словам моего учителя, анестезиология — это реаниматология на операционном столе. Анестезиолог обеспечивает проходимость дыхательных путей различными способами, используя ларингеальные маски, интубационные трубки. Он управляет жизненно важными системами организма — дыханием, кровообращением. 
Я понимаю, что рано или поздно будут субспециализации, это такое эволюционное развитие. Но мой учитель, например, был против такого разделения. Он шутил, что самая тяжелая форма убийства специальности — это ее расчленение на две. Но и он понимал, что рано или поздно разделение произойдет.
— В чем специфика работы с детьми?
— Основное отличие ребенка от взрослого, особенность детского организма как метаболического ответчика, в частности, в том, что потребление кислорода ребенком в три раза превышает потребление кислорода у взрослого. Это обусловлено интенсивным темпом роста. Есть еще очень много нюансов. В педиатрическом образовании совершенно незаметно, начиная с первого курса, очень дозировано и тонко преподаватели обучают всем этим особенностям. К шестому курсу студент все тонкости по всем направлениям хорошо понимает.
— Психологически с детьми работать сложнее? Вы ощущаете на себе груз повышенной ответственности? 
— Практически каждый специалист — это взрослый человек, у которого есть дети или внуки, и он понимает, что к детям особое отношение, очень трепетное. Любой детский врач осознает, что на каком-то этапе он может ребенку сделать больно, но это чтобы избавить его от какой-то угрозы. Нужно сделать ребенка своим союзником в лечебном процессе. Хороший анестезиолог умеет вовлечь ребенка в процесс анестезии, дать ему возможность поучаствовать. Для этого есть определенные приемы, которые используют коллеги во всем мире. В  практике появилось стойкое убеждение, что с ребенком надо вести себя как со взрослым, нужно уходить от такого патерналистского отношения, ставящего ребенка в положение человека, который от кого-то зависит, что-то кому-то должен.
— Одно время очень активно обсуждался вопрос, стоит ли допускать родителей в реанимацию. Как вы к этому относитесь?
— Это очень сложный вопрос. Больше половины моей трудовой деятельности пришлось как раз на тот период, когда родителей было запрещено допускать в отделения реанимации. Затем ситуация стала меняться у меня на глазах.  В реанимацию нашего университета — в то время института — родителей к детям пускали всегда. Для нас это не было проблемой. Всегда нужно найти время, чтобы родной человек подержал ребенка за руку — от этого всем легче. Каждый врач тоже родитель. Он может примерить на себя эту ситуацию и прекрасно понимает, как это важно.
Во взрослой реанимации все немного по-другому. Работая там, я видел разные реакции, когда приходилось сообщать людям о смерти близкого родственника. Это огромный спектр — от горя до радости, но такова жизнь.
— Среди поступающих в ординатуру повысился конкурс на специальность анестезиология-реаниматология? 
— Если брать последние годы, то я вижу, что конкурс на специальность стабильно высокий. Какой-то определенный тренд в изменении мотивации поступающих появился. Заметно больше желающих стать инфекционистами. Но и анестезиологами-реаниматологами тоже по-прежнему многие хотят быть, потому что люди понимают, что эта специальность всегда будет востребована. 
— Какие качества важны для человека, который выбрал для себя эту специальность?
— Должна быть мотивация. Он должен хотеть и уметь работать в специальностях высокого риска, где нужно быстро принимать решения. Это такой определенный психофизиологический тип: в большей степени к нам идут холерики, нежели меланхолики. 
И важно отдавать себе отчет что, по крайней мере, в первые годы придется полностью отдаваться работе. Нужно также быть готовым постоянно учиться, так как непрерывно поступает много новой информации — и технической, и чисто медицинской. Это должен быть синтез гуманитария и технаря в одном лице.
Елена ЛИСИНАВрачи анестезиологи-реаниматологи не только укрощают боль: они в полном смысле отвечают за жизнь пациента на операционном столе. Об этой трудной, ответственной, но потрясающе интересной профессии рассказывает Юрий Станиславович Александрович, проректор по послевузовскому дополнительному профессиональному образованию и региональному развитию здравоохранения, заведующий кафедрой анестезиологии, реаниматологии и неотложной педиатрии факультета послевузовского и дополнительного профессионального образования (ФП и ДПО). 
— Юрий Станиславович, вы закончили Ленинградский педиатрический медицинский институт (ЛПМИ) в 1988 году. Чем вам запомнилась учеба? 
— Мне кажется, интересным было всё. В те годы учеба немного отличалась от современной. Была субординатура, которая позволяла уже на шестом курсе обучаться специальности, которую ты выбрал. Таких субспециализаций было немного. В то время у нас работал уникальный хирург Гирей Баиров, человек, который в 1950-х годах вместе с коллегами из Москвы создавал хирургию новорожденных. Для этого требовалось развитие анестезиологии, поэтому как-то все крутилось возле этих специальностей. 
— Почему вы выбрали специальность анестезиолога-реаниматолога? 
— На четвертом курсе я пошел работать в реанимацию медбратом. Когда меня спрашивали: «Кем ты собираешься быть?», я отвечал, что пока не решил, но точно знаю, что не буду анестезиологом-реаниматологом. Но постепенно все поменялось, мне стало интересно погружаться в эту специальность. 
Студентов в субординатуру набирал в последующем мой учитель, в то время доцент кафедры ортопедии с курсом хирургии и анестезиологии, Владимир Ильич Гордеев. Человек легендарный, выдающийся педагог. Уже с 1965 года он занимался воспитанием трудных подростков и нас к этому привлек. И вот, ведя такую совместную деятельность — медицинскую и парамедицинскую, мы общались. И когда шел отбор на первый курс в субординатуру, я выбрал анестезиологию. 
Учили нас хорошо. Любой выпускник группы после окончания субординатуры мог под очень небольшим присмотром выполнить как минимум анестезиологическое обеспечение средних операций. 
— Как вы думаете, хватает ли двух лет в ординатуре, чтобы освоить такую сложную специальность?  
— Первая кафедра анестезиологии в СССР была организована в Военно-медицинской академии в 1957 году известным хирургом, академиком Петром Андреевичем Куприяновым. Была годичная интернатура и двухлетняя ординатура. Потом ординатура стала трехлетней, речь шла даже о пятилетней. Я думаю, что двухгодичной ординатуры для такой специальности, как анестезиология-реаниматология, в скором времени уже не хватит. Срок обучения будет удлиняться. Это может быть и три, и четыре года, и даже пять лет. 
— Есть мнение, что анестезиология-реаниматология может разделиться на две отдельных специальности. Что вы об этом думаете? 
— Наши западные коллеги уже давно пошли по такому пути. И у нас часть крупных стационаров эту специальность делят. Есть очень много субспециализаций: кардиоанестезиология, нейроанестезиология и другие. Если анестезиолог работает в крупном специализированном центре, он заточен под определенную проблему. Если же мы говорим о больницах первого уровня: небольших городских больницах, центральных районных больницах, то там анестезиолог-реаниматолог — специалист более широкого профиля. 
По словам моего учителя, анестезиология — это реаниматология на операционном столе. Анестезиолог обеспечивает проходимость дыхательных путей различными способами, используя ларингеальные маски, интубационные трубки. Он управляет жизненно важными системами организма — дыханием, кровообращением. 
Я понимаю, что рано или поздно будут субспециализации, это такое эволюционное развитие. Но мой учитель, например, был против такого разделения. Он шутил, что самая тяжелая форма убийства специальности — это ее расчленение на две. Но и он понимал, что рано или поздно разделение произойдет.
— В чем специфика работы с детьми?
— Основное отличие ребенка от взрослого, особенность детского организма как метаболического ответчика, в частности, в том, что потребление кислорода ребенком в три раза превышает потребление кислорода у взрослого. Это обусловлено интенсивным темпом роста. Есть еще очень много нюансов. В педиатрическом образовании совершенно незаметно, начиная с первого курса, очень дозировано и тонко преподаватели обучают всем этим особенностям. К шестому курсу студент все тонкости по всем направлениям хорошо понимает.
— Психологически с детьми работать сложнее? Вы ощущаете на себе груз повышенной ответственности? 
— Практически каждый специалист — это взрослый человек, у которого есть дети или внуки, и он понимает, что к детям особое отношение, очень трепетное. Любой детский врач осознает, что на каком-то этапе он может ребенку сделать больно, но это чтобы избавить его от какой-то угрозы. Нужно сделать ребенка своим союзником в лечебном процессе. Хороший анестезиолог умеет вовлечь ребенка в процесс анестезии, дать ему возможность поучаствовать. Для этого есть определенные приемы, которые используют коллеги во всем мире. В  практике появилось стойкое убеждение, что с ребенком надо вести себя как со взрослым, нужно уходить от такого патерналистского отношения, ставящего ребенка в положение человека, который от кого-то зависит, что-то кому-то должен.
— Одно время очень активно обсуждался вопрос, стоит ли допускать родителей в реанимацию. Как вы к этому относитесь?
— Это очень сложный вопрос. Больше половины моей трудовой деятельности пришлось как раз на тот период, когда родителей было запрещено допускать в отделения реанимации. Затем ситуация стала меняться у меня на глазах.  В реанимацию нашего университета — в то время института — родителей к детям пускали всегда. Для нас это не было проблемой. Всегда нужно найти время, чтобы родной человек подержал ребенка за руку — от этого всем легче. Каждый врач тоже родитель. Он может примерить на себя эту ситуацию и прекрасно понимает, как это важно.
Во взрослой реанимации все немного по-другому. Работая там, я видел разные реакции, когда приходилось сообщать людям о смерти близкого родственника. Это огромный спектр — от горя до радости, но такова жизнь.
— Среди поступающих в ординатуру повысился конкурс на специальность анестезиология-реаниматология? 
— Если брать последние годы, то я вижу, что конкурс на специальность стабильно высокий. Какой-то определенный тренд в изменении мотивации поступающих появился. Заметно больше желающих стать инфекционистами. Но и анестезиологами-реаниматологами тоже по-прежнему многие хотят быть, потому что люди понимают, что эта специальность всегда будет востребована. 
— Какие качества важны для человека, который выбрал для себя эту специальность?
— Должна быть мотивация. Он должен хотеть и уметь работать в специальностях высокого риска, где нужно быстро принимать решения. Это такой определенный психофизиологический тип: в большей степени к нам идут холерики, нежели меланхолики. 
И важно отдавать себе отчет что, по крайней мере, в первые годы придется полностью отдаваться работе. Нужно также быть готовым постоянно учиться, так как непрерывно поступает много новой информации — и технической, и чисто медицинской. Это должен быть синтез гуманитария и технаря в одном лице.
Елена ЛИСИНА

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ВЕСТНИК ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ. 8 (196) СЕНТЯБРЬ 2023